Бойся меня (ЛП) - Страница 13


К оглавлению

13

     Если кто-то из них начнёт такое и сегодня, то им придётся об этом крупно пожалеть.

     Йоргенсен забросил ноги на стол и прикрыл глаза.

     Он знал, что всё равно не уснёт: в подвале было зябко и сыро, и холод пробирался под одежду.

     Если ему приходилось дежурить по карцеру в молодые годы, то он даже начинал приседать, чтобы согреться. Может, сейчас Йоргенсен уже и не сможет сделать столько приседаний, но он остаётся тренированным и крепким.

     Работая с отбросами общества шестнадцать лет, ничего другого не остаётся, кроме как держать себя в форме.

     Он вспомнил про этого чёртового Хоула и начал злиться... но потом мысли перескочили на Реджи Уимса, и Йоргенсена зазнобило пуще прежнего.

     Уимс. В запертой камере. Похоже на ту хренотень в Брикхейвене...

     А это ещё что такое?

     Йоргенсен услышал какой-то шум в дальнем конце коридора со стороны камеры, и чем сильнее он над этим задумывался, тем больше услышанный звук напоминал ему влажное чавканье.

     Ожидая неприятностей, Йоргенсен направился к камерам. В нём нарастало напряжение, а вслед за ним - и нечто, похожее на страх.

     В коридоре было тихо.

     В камерах было тихо.

     Ни откуда не доносилось ни звука.

     Наверно, это трубы. Здесь, в Долине Шеддок, трубы всегда потрескивали и пощёлкивали из-за колебаний давления пара.

     Йоргенсен останавливался перед каждой камерой и прислушивался. Тишина. Полная тишина. Только несколько человек похрапывает по ту сторону железной двери.

     Отлично. Прекрасно. Пусть так всю ночь и будет.

     Но полностью Йоргенсен не смог успокоиться.

     Что-то было не так. За шестнадцать лет работы офицером в исправительном учреждении у него выработалось особое чутьё на то, когда всё идёт хорошо, когда идёт плохо и когда определённо что-то не так.

     Он остановился у третьей камеры, где сидел Жирный Тони, хотя уже и прислушивался к происходящему за ней пару минут назад.

     Тишина. Но у Йоргенсена было стойкое ощущение, что кто-то стоит за дверью, сдерживая дыхание и делая всё возможное, чтобы его не услышали.

     «Бред. Я схожу с ума.

     Или нет... Там что-то есть».

     Он приложил ухо к двери и услышал слабый звук падающей воды. Словно что-то капало с потолка.

     Звук удара. Ещё один.

     Снова шуршание, несколько влажных шлепков по мокрому бетонному полу, а потом булькающий звук, словно у Тони что-то застряло в горле.

     Этими звуками можно было объяснить всё, что угодно, но для Йоргенсена это было абсолютно неестественные звуки.

     Страх перестал смутно тревожить и нарастать; он стал реальным и ощутимым.

     Он тёмной рекой накатывал на Йоргенсена, накрывал с головой, проносился по позвоночнику, проникал под кожу и клубился бурлящей массой в животе.

     А теперь появились скрежещущие звуки... Словно по стене скребут ногтями. Или когтями.

     Затем лёгкий шорох простыней.

     Йоргенсен решил, что сходит с ума. Шестнадцать лет вот такого дерьма - но подобное случается впервые. Он слышал рассказы о том, как зеки сходят с ума в одиночках. Но ведь не охранники. Не охранники...

     Он потянулся к замку, который открывал дверь пропускника, но руки его не слушались и сильно дрожали. А затем он услышал пронзительный, неземной вопль.

     В обволакивающей тишине своей камеры громко и мучительно кричал Жирный Тони.

     - Эй! Помогите мне! Помогите! Снимите это с меня! Снимите с меня эту хрень!...

     Йоргенсен отшатнулся и упал на задницу.

     Страх растекался по венам, сжимая всё внутри.

     Йоргенсен через силу сделал вдох. Это было нерационально, всепоглощающе. Его всего трясло, а рубашка давно стала мокрой от пота.

     Коридор вокруг него был узким, тесным и пустынным. Йоргенсен чувствовал, как стены давят на него, не давая подняться с пола.

     Теперь в камере номер три было далеко не тихо.

     Оттуда доносились звуки развернувшейся битвы, хотя Йоргенсен скорее сказал бы, что это больше напоминает бойню.

     Он сидел на полу, а в других камерах начинали рыдать и кричать другие зеки. Если на то пошло, Йоргенсен и сам никогда ещё не чувствовал такую беспомощность и отчаяние.

     Его трясло, сердце колотилось как бешеное, а мочевой пузырь готов был вот-вот лопнуть.

     Внутри третьей камеры кричал Жирный Тони. Наверно, так же кричали и все его жертвы. Хотя нет... Он кричал гораздо хуже. Гораздо.

     Но вскоре крики стали стихать. Что бы там не находилось в камере Тони, по звукам оно напоминало клубок скользких змей, извивающихся на полу и ползающих по стенам, и этот клубок расправлялся сейчас с Жирным Тони - вселяющим во всех ужас главным мудаком Долины Шеддок.

     Чем бы это ни было, оно выло и кричало - смесь чисто животной ярости и жуткого человеческого безумия, доведённые почти до ультразвукового визга.

     Йоргенсен, в конце концов, вспомнил, что он охранник. Он потянулся за висящей на поясе рацией. Уронил её. Поднял. И снова уронил.

     Когда он всё-таки смог удержать рацию в руках, оказалось, что его пальцы дрожат и абсолютно не слушаются; он даже не мог нажать на кнопку, чтобы связаться с коллегой.

     И в этот момент что-то начало бить в дверь камеры с обратной стороны с силой несущегося поезда, чуть не вынося дверную коробку из стен.

     Чем бы это ни было, оно с каждым новым ударом оставляло на железной двери вмятины толщиной не менее пяти сантиметров.

13